Неточные совпадения
Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья
в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит для уроков
в свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну
в институте и который еще и теперь доживает свой век
в Т… и, наверно,
пойдет к ней за самую сходную плату.
—
Шел бы ты, брат,
в институт гражданских инженеров. Адвокатов у нас — излишек, а Гамбетты пока не требуются. Прокуроров — тоже,
в каждой газете по двадцать пять штук. А вот архитекторов — нет, строить не умеем. Учись на архитектора. Тогда получим некоторое равновесие: один брат — строит, другой — разрушает, а мне, подрядчику, выгода!
Хозяин осмотрел каждый уголок; нужды нет, что хлеб еще на корню, а он прикинул
в уме, что у него окажется
в наличности по истечении года, сколько он
пошлет сыну
в гвардию, сколько заплатит за дочь
в институт.
Рахметов
шел из первого Парголова
в город, задумавшись и больше глядя
в землю, по своему обыкновению, по соседству Лесного
института.
Собственно, бурного периода страстей и разгула
в его жизни не было. После курса Педагогический
институт послал его
в Германию.
В Берлине Грановский встретился с Станкевичем — это важнейшее событие всей его юности.
Наведи все батареи на министра народного просвещения, пока он на даче у Лесного
института, иначе опять
в долгий ящик
пойдет добывание моего портфеля. Мне хочется непременно его добыть.
— Да, нахожу. Нахожу, что все эти нападки неуместны, непрактичны, просто сказать, глупы. Семью нужно переделать, так и училища переделаются. А то, что
институты! У нас что ни семья, то ад, дрянь, болото.
В институтах воспитывают плохо, а
в семьях еще несравненно хуже. Так что ж тут
институты?
Институты необходимое зло прошлого века и больше ничего. Иди-ка, дружочек, умойся: самовар несут.
Надо сказать, что
в то отдаленное время, о котором
идет речь, закрытые заведения — мужские пансионы и мужские
институты, а также кадетские корпуса — представляли из себя какие-то тепличные рассадники.
Перед глазами пляшут огни фонарей на площади; справа,
в черной куче деревьев, возвышается белый
институт благородных девиц. Лениво нанизывая грязные слова одно на другое, казак
идет на площадь, помахивая белым тряпьем, и наконец исчезает, как дурной сон.
— А говорить то, что я из-за вас
в петлю не полезу. Если вы ко мне так, так и я к вам так. Считать тоже умеем. Свою седьмую часть вы давно продали. Всего семьсот рублей платят за девушку
в институт. Прочие доходы должны
идти для приращения детского капитала, следовательно… — говорил Мановский.
Ведь про вас, барышня, и до сих пор
в нашем
институте все разговоры
идут, вспоминают вас часто.
Длинный, бесконечный коридор, скупо освещенный редкими газовыми рожками, расстилался перед нами. Миновав его, мы поднялись по широкой, роскошной лестнице мимо двух таких же коридоров и вошли
в четвертый этаж здания. Здесь коридор
шел вправо от широкой площадки с дверями домашней церкви
института.
Слава Богу! Избегла позорного наказания, о котором узнал бы весь
институт, узнала Люда и извела бы меня причитаниями и наставлениями. Зеленоглазая девочка, как добрая фея, явилась
в трудную минуту и выручила меня. Движимая ответным душевным порывом, я шагнула навстречу благородной свидетельнице.
Но от рыцарства же
пошел нравственный
институт дуэли, который основан на нехристианском, родовом понятии чести, охраняемой кровью, и он представляет парадокс
в христианском мире.
Анна Фоминишна, моя попутчица, старалась всячески рассеять меня, рассказывая мне о Петербурге, об
институте,
в котором воспитывалась она сама и куда везла меня теперь. Поминутно при этом она угощала меня пастилой, конфектами и яблоками, взятыми из дома. Но кусок не
шел мне
в горло. Лицо мамы, такое, каким я его видела на станции, не выходило из памяти, и мое сердце больно сжималось.
— Помнишь, мы тогда у Будиновских встретились с Осьмериковым. Учитель гимназии, ушастый такой, — еще ужасно ненавидит одаренных людей.
Пошла к нему
в гости и убедила, что Варя совершенно удовлетворяет его идеалу труженика, что нельзя ей позволить оставаться фельдшерицей. А он хорош с председателем управы. Словом, Варю отправляют на земский счет
в Петербург
в женский медицинский
институт! Понимаешь? Пять лет
в Петербурге!
Наши товарищеские отношения с Балакиревым закрепились именно здесь,
в Казани. Не помню, почему он не поступил
в студенты (на что имел право, так как кончил курс
в нижегородском Александровском
институте), а зачислился
в вольные слушатели по математическому разряду. Он сначала довольно усердно посещал лекции, но дальше второго курса не
пошел, отдавшись своему музыкальному призванию.
В гимназии мы без стеснения курили на дворе, и надзиратели не протестовали. Сообщали, на какой кто поступает факультет. Все товарищи
шли в Московский университет, только я один —
в Петербургский:
в Петербурге,
в Горном
институте, уже два года учился мой старший брат Миша, — вместе жить дешевле. Но главная, тайная причина была другая: папа очень боялся за мой увлекающийся характер и надеялся, что Миша будет меня сдерживать.
Соколов сильно пил. Был он одинокий, холостой и жил
в комнате, которую ему отвел
в своей квартире его младший брат, географ А. Ф. Соколов: он имел казенную квартиру
в здании Историко-филологического
института, рядом с университетом. Однажды предстоял экзамен
в Историко-филологическом
институте (Ф. Ф. Соколов читал и там древнюю историю). Все собрались. Соколова нет. Инспектор
послал к нему на квартиру служителя. Соколов ему приказал...
Тогда сановники, без сомнения, давно искушенные
в политике,
послали даме тяжелый ultimatum: или она должна взять своего француза, или они закроют
институт.
«
Институт пошел было хорошо, говорил генерал Копцевич, но только одна мать, которая имела двух сыновей
в заведении, с женскою слабостью покровительствовала одному французу и, вопреки нашим и своего супруга убеждениям, успела втереть своего протеже
в гувернеры.
Как подействовали на воеводу вести о крестьянских сборах, можно видеть из того, что он не только что не
пошел к острогу выручать захваченных соучастников, но даже так торопил возвращением шайки, оставшейся
в институте с обозом, что там забыли даже уложить драгоценный железный сундук с суммами казначейства.
Послать за ним не рискнули: сундук был потом
в целости возвращен по принадлежности уездному казначейству.
Упоенный
славой и всякими угощениями во время похода, он почувствовал необходимость отдыха, велел расставить по городу караулы,
послал за город
в институт партию, под командою студента Моргулеса, арестовать директора, и сам со свитой отправился
в обоз.